Год крысы. Путница - Страница 46

Наконец вожак спохватился, глянул на звезды и велел всем ложиться, напоследок щедро позволив сказочникам:

— Можете запасные покрывала взять, на возу лежат. И это… кулеш доешьте. Мы утром свежего сварим.

— Спасибо, дяденька! — Рыска была сыта, но мучилась угрызениями совести: Альк, как и говорил, есть из ее миски не стал, да и лесорубы тогда смотрели косо. Может, сейчас согласится? Девушка сняла котел с перекладины и поставила у ног Алька. Кулеша осталось немного, больше на стенках, чем на дне, но одному человеку должно хватить.

Саврянин отложил гитару, потянулся и с брезгливой гримасой, будто оказывая одолжение, взял протянутую Рыской ложку. Лесорубы один за другим засыпали, и над поляной зазвучал новый, куда менее мелодичный хор. Жар тоже подремывал сидя, но мужественно дожидался подружку.

Девушка выбрала и подбросила в костер несколько сучьев потолще, чтоб надолго хватило. Присыпала сверху мелкими, сразу занявшимися и ярко осветившими лица веточками. — Альк, а откуда ты так хорошо знаешь наши песни?

— Какие это — ваши? — Саврянин отколупнул кусок уже остывшего и загустевшего варева.

— Ну про козу? И про время, которое заканчивается? — Рыска внезапно вспомнила, где впервые ее услышала. — Которую ты в зайцеградской кормильне пел?

— Про козу любой дурак с трех попыток подберет, а слова вы сами пели, я только первую строку «подал». — Альк придирчиво рассмотрел ложку и начал с показушной неохотой объедать с нее кулеш. — А про время — это как раз наша песня. Саврянская. Я ее только на ринтарский перевел.

— Неправда! — Рыска запнулась, поняв, что слова действительно немного отличались. Но музыка точно была та. — К нам в веску прошлой зимой менестрель приезжал, он ее пел.

— Ну, значит, переводили и до меня. Красивая же, правда?

— Да, но она о минувшей войне! — со священным ужасом воскликнула девушка. — Чудо, что наши мужики тебя еще до наместника не побили! Ты нарочно их разозлить хотел, да?

Альк от души рассмеялся, шкрябая ложкой по стенкам котла.

— Детка, ее сочинили еще в позапрошлом веке — один слегка сдвинутый философ, который писал толстые трактаты о смысле жизни, а на их полях — стихи и ноты. Так, между делом. Философ он, надо сказать, был паршивый, нудный и недалекий, но его сочинения сохранились до сих пор и почитаются великой ценностью. Именно из-за полей. Забавно, правда? Истории чхать на то, что ты полагаешь своим предназначением. Она, как сорока, тащит в гнездо все яркое, блестящее, необычное.

— Но напоминать людям о войне…

— Какой войне, Рысь? Где там о ней хоть одно слово? Эта песня о любви. Мужестве. Долге. Почему, интересно, людям нужна война, чтобы их оценить?

— Но он же уходит на войну! — уперлась девушка. Тот менестрель так и сказал: «А сейчас я исполню балладу в память о тех, кто не вернулся из битвы при Йожыге!» Правда, что песня не его, не сознался… — «Заплету я в клинок…»

— Он просто уходит, — терпеливо разъяснил Альк. — В никуда. Может, им родители жениться запрещают. Или она вообще чужая жена и завтра муж возвращается из похода. Может, он что-то натворил и подвергает близких опасности, оставаясь с ними. Может, она помирает от легочной гнили и он делит с ней последнюю ночь…

— Прекрати, — не выдержала Рыска. — Вечно ты все опаршивишь!

— Потому что воина романтична, а жизнь пошла и несправедлива?

— Нет! Война — это страшное горе, и равнять ее с простым уходом из дому…

— Верно — нельзя. Ведь на войну уходят будущими героями, без разницы, погибнут они или возвратятся с победой. Уверенными, что поступают правильно. Знающими, что их ждут, в них верят. Видящими цель: защитить свою семью, дом, огород и лужу под свинарником. Ты можешь сказать то же самое о себе?

Рыска поджала колени к груди, положила на них подбородок и уставилась в огонь. За эту неделю она вообще напрочь запуталась, что правильно, а что нет. Воровать неправильно? А если умираешь от голода и холода, но без денег всем на тебя, такого правильного и честного, плевать? Убивать неправильно? А если иначе убьют тебя? Ох, как же все-таки хорошо было на хуторе: что хозяин приказал, то и правильно. И цели такие близкие, понятные: пол вымыть, суп сварить…

Девушка тяжко вздохнула. Мучился ли подобным выбором древний саврянский философ? Или просто сидел, скучая, над никому не нужным трактатом, прихлебывал пиво и глядел в окошко?

— А кто про «закатное солнце» сочинил? — спросил Жар, все-таки слушавший вполуха их разговор. — Тоже какой-нибудь «не ушедший вовремя» ученый сморчок?

— Нет. — Альк разом поскучнел, бросил ложку в опустевший котел и пошел к возу за покрывалом.

ГЛАВА 10

Если стая подозревает ловушку, то вперед выталкивают крысу поникчемнее, а остальные наблюдают с безопасного расстояния.

Там же

Дорога началась хорошо — вышли вовремя, за ночь ветер поунялся и потеплело, — но очень скоро у Рыски начал побаливать низ живота — тягуче, по-женски. Ну как же некстати! Длиться это нытье могло и две-три лучины, и весь день; а тут еще дорога — ни присесть, ни тем более прилечь. И даже не пожаловаться — одни мужики рядом. Пришлось, стиснув зубы, идти наравне со всеми, учащенно дыша при приступах. Получалось, видимо, не очень, потому что через лучину Альк раздраженно спросил:

— Чего ковыляешь, будто «праздники» у тебя?

Рыска споткнулась и так покраснела, что саврянин возвел глаза к небу и покачал головой, но больше к девушке не придирался.

Живот же не только не собирался проходить, но и разболелся еще сильнее. Терять было уже нечего, и Рыска, жутко смущаясь, с надеждой спросила у Алька: