Год крысы. Путница - Страница 28

— Вон там ваш дружок, в самом конце слева, — сообщил стражник, принимая от Жара монету. Посторонился, пропуская гостей в длинный тюремный коридор, и лениво заметил им в спины: — Только он, кажись, окочурился ночью.

— Что?! — Рыска в ужасе обернулась.

— Ага. — Тюремщик вытащил изо рта зубочистку, осмотрел и вставил другим концом. — Ну его когда притащили, он совсем плох был, даже на лежак влезть не смог. Стонал-стонал, потом обделался и затих. Так там на полу и валяется.

— Альк!!! — Рыска бросилась вперед.

Жар, печально покачав головой, пошел за ней. Этого он, честно признаться, и ожидал. Бить можно по-разному. И просто разукрасить синяками на память — и почти бесследно, чтобы дознаватель не придрался к трупу и чересчур ретивым стражникам. Вор на такие штучки уже насмотрелся. Потому-то и остерегался до поры хаять саврянина — но втайне надеялся, что убить путника не так легко.

Девушка схватилась за прутья решетки, прижалась к ним лицом. Камера была узкая и длинная, с забранным прутьями окошечком на противоположной стороне, под самым потолком. Проникавшего в него света едва хватало, чтобы разглядеть узкую лавку-лежанку у стены, накрытую серым драным покрывалом.

— Альк?

Темное пятно на полу не шелохнулось.

— Откройте! — Рыска с лязганьем потрясла дверь.

— Но-но, не балуй! — ворчливо одернул ее тюремщик. — Ему уже без разницы, а замок старый и так вечно клинит. Помнится, в соседней камере как сломался, так приговоренного оттуда неделю для плахи добыть не могли. Пришлось жаждой уморить. — Стражник хихикнул и зазвенел ключами, неспешно подбирая нужный.

Жар прислонился к стене, заставляя себя дышать глубоко и ровно. Тюремное подземелье с его особым запахом сырости, немытых тел, крыс, тухлятины и нечистот и без того выбивало вора из колеи, навевая не слишком приятные воспоминания, а тут еще «веселенькие» баечки.

Дверь наконец открылась, и Рыска ворвалась внутрь, чуть не сбив стражника с ног.

— Тьфу, бешеная девка! — Тюремщик, впрочем, был не чужд человеческому горю, тем более исходящему от такой хорошенькой девицы. Он даже посторонился, пропуская в камеру Жара, прикрыл за ним дверь и подпер ее спиной. Пусть полюбуются напоследок, а то мстительный наместник может и трупу наказание назначить: голышом на кол насадить или за ноги подвесить, покуда не сгниет. А хорошо он все-таки Румза приложил, хе-хе! Весь город уже знает. Кабы не саврянином был, даже пожалели бы его.

Рыска упала на колени возле тела (как померещилось в полумраке, уже обезглавленного), схватила его за плечи… и ощутила под пальцами только мокрую ткань рубашки. Девушка взвизгнула от неожиданности, отпрянула. Жар, не веря глазам, подскочил к лавке и рывком сдернул тряпье, словно надеясь обнаружить узника под ним.

— Ах ты…

Рыска истерически рассмеялась.

Под лавкой чернел крысиный лаз.

Звякнуло, щелкнуло. Когда Жар обернулся к двери, на ней уже висел замок, а тюремщик спешил к выходу, тряся связкой ключей, как колокольчиком.

— Эй, ты чего, котяра?! — возмутился вор, подбегая к решетке. — Выпусти нас!

— Посидите тута до разбирательства, а то ищи вас потом, подозрительных! — не оглядываясь отозвался стражник и уже с середины коридора завопил: — Побе-е-ег!

* * *

Фесся молча глядела, как муж наматывает портянки и обувается в лапти. Тишина была тяжелой, напряженной. Лучше бы ругань, упреки, слезы, чем такое вот грозовое ожидание.

— Ну пошел я, — неловко сказал Цыка, выпрямляясь. — Давай поцелуемся на дорожку, что ли…

Жена покорно позволила ему привлечь себя к груди, коснуться неподвижных губ.

— Бессовестная ты баба, — не выдержал батрак. — Муж на полгода уходит, а она его даже проводить по-доброму не желает!

— Что?! — прорвало Фессю. — Это я-то бессовестная?! Сам нас бросил, еще и упрекает!

Муж страдальчески поморщился: ну вот, опять все сначала! И как ей объяснить?!

— Не бросил, а наоборот — забочусь, деньги для семьи зарабатываю, горба не щадя!

— Как будто нам и так чего-то не хватало! Дом почти достроен, две коровы есть, приданого и дареного полный сундук. Иные на меньшее от хозяев уходят, в землянке по три года живут, но как-то же поднимаются! Сурок и тот с плешивого теленка начинал, за полсребра на скотобойне купленного.

— А я не хочу «как-то»! — Цыка в сердцах ударил кулаком по ладони. — На кой три года терять, если можно сразу на ноги встать?

— Вот! Это ты не хочешь! Тогда и не ври, что для семьи!

— Для сына моего! Мне лучше знать, что ему нужно!

— А может, это девочка? — ядовито предположила Фесся, опуская руку на зашевелившийся живот — ребенок как будто понял, что речь идет о нем.

— Мальчик, — уверенно возразил муж, — я у Рыски спрашивал. И не хочу, чтобы он, как я, в нужде рос!

— Так ведь нет никакой нужды. — По щекам жены снова покатились слезы. — Потерпеть только чуток, главное — вместе… Как же я одна рожать-то буду?!

— Что, и рожать вместе с тобой?!

— Постоял бы рядом, за руку подержал! — Фесся порывисто вцепилась в его локоть, как будто время уже подошло.

— Да ты чего, — растерялся батрак, выдергивая руку, — меня мужики засмеют, а тебя бабы!

— Пускай, зато мне спокойнее будет!

— Вот еще, придумала глупость! — Цыка распахнул дверь. Телега с тсарскими работниками выезжала из Приболотья сразу после завтрака, и сопровождавший их голова пригрозил, что если батраки опоздают, то пойдут в город пешком. — Вы, бабы, как кошки, — вспомнив, повторил он за Сурком. — Родишь, никуда не денешься.